ДОБРЫНЯ И ВАЛУН-КАМЕНЬ
 

Притомился Добрыня Никитич неделю с лишком у князя Владимира Красное Солнышко гостем гостевать: мёда да квасу знатно испил, жареного да пареного сверх меры отведал, в тавлеи, кого мог, кто под руку попался, обыграл, гусли всласть пощипал да на них же и побряцал, уже и в баньке попарился, и тут дума его посетила – места родительские рязанские проведать, у князя на побывку отпроситься. Хлебнул, из баньки выходя, кваску хмельного для смелости, ну и к князю отправился:

– Не гневайся, батюшка князь, пусти отлучиться в места родимые, зайцев погонять, по речке Проне в лодочке покататься, карасиков в ней половить да домик родительский и жену проведать, прибаски рязанские послушать, душой малость отдохнуть.

– Ну что, мил друг Добрыня, время настало смирное, хазар мы угомонили, поляки тихо посиживают, радимичи да печенеги с прошлого раза слёзы свои не утёрли, – поразмышлял князь Красно Солнышко, – поезжай, проведай места родимые, да привези и нам былины и прибаски рязанские, под наигрыш твой на гуслях с княгиней послушаем.

Поклонился Добрыня князю-батюшке да и отбыл в добром здравии в края отеческие. Выйдя на крыльцо княжеское, положил два перста в уста сахарные и свистнул коню своему, в стойле княжеском дожидавшемуся и стремглав явившемуся, подтянул на нём подпруги шёлковы, вскочил махом в седло трофейное, и бодро зашагал надёжа-конь, серый да белый Сивка, чуя на холке руку хозяйскую, богатырскую.

Долго ли, коротко вилась путь-дороженька, а приехали они к Валун-камню указательному, у трёх дорог, от него убегающих, упокоенному. Остановил Добрыня резвого Сивку у Валуна, принялся нацарапанное на нём разглядывать.

А там – кругляши с петельками да загогулины с крючками и трезубцами, рядами друг за другом стоящие, про три дороги путнику рассказать обязанные.

Плюнул тут вгорячах Добрыня Никитич:

– Вот, Сивка, смотри, что бояре хвалёные делают! На пирах княжеских досыта наедаются да вполпьяна напиваются, а до дела им и дела нету!

Ржанул друг-конь сочувственно и копытом передним для убедительности пошевелил.

– Сколько раз говорено было на советах боярских глаголицу на указателях придорожных на кириллицу поменять, казны на это дело немерено ухлопано, а вот те и на! Спасибо, конечно, Косте и Михаилу, то бишь Кириллу и Мефодию, буквицы правильные нам давшим, но потом-то Климентий Охридский верную азбуку по ним удумал, а мы по сю пору в стародавней поддёвке ходить должны?! – распалясь, делился горьким укором Добрыня с конём верным.

А тот всхрапнул решительно и другим копытом топнул с угрозою.

Не выдержал Добрыня слов своих, достал острый меч, в боях за Русь-матушку натруженный, да как врежет им по Валун-камню, за буквы, на нём набитые, виноватому. Отскочил меч от камня после удара яростного, да и руку Добрыне вывихнул, а Валуну вредному никакой заметки не сделал.

К шее богатырской подвязал кое-как Добрыня рушником жениным руку безвинно пострадавшую и, ругаясь, бояр нехорошими словами поминая, повернул коня своего верного назад в Киев-град.

Долго ли, коротко ли в печали и унынии ехал Добрыня, а вернулся на княжий двор. Удивился Владимир Красное Солнышко, богатыря любимого раненым увидев, чашу хмельную из рук даже выронил и спросил:

– Что с тобой, мил друг Добрыня? Что за беда стряслась, с кем биться довелось, от кого рученька пострадала? Нет ли угрозы какой славному Киев-граду?

– Эх, свет очей моих, батюшка князь, бояре твои, паразиты, кобенятся, с буквами справиться не могут и не хотят, наказы твои не слушая, вот я от камня бессловесного и пострадал ни за что ни про что, – сказал так и даже всхлипнул Добрыня от такой несуразицы.

А князь Владимир выслушал добра молодца и нужных мастеров ко двору призвал. Мастера искусные, по велению Красно Солнышка взяв со двора княжеского рубила древние, скарпели заморские да кияночки дубовые, рукой умелой под приглядом книжников учёных буквы на камнях дорожных поправили, чтобы те камни да валуны ясно дороги истинные добрым путникам указывали. Бояр же нерадивых князь выявил, и в бочку со смолой горячей направил, ну а Добрыню втрое против прежнего наградил.

Так вот и укрепилась кириллица на Древней Руси, а зловредствовать уж другие бояре стали, места прежних занявшие.